Когда судьбы последний поворот
к кладбищенской калитке подведёт,
неведомо нам будет наперёд
о том, что поджидает всех за нею.
Что это: то ли выход, то ли вход,
обрыв, тупик, в иные сферы взлёт? –
никто не знает или просто врёт,
неся нам по незнанью ахинею.
Мне кажется, что нет там ни черта:
ни чёрта и ни Бога – чернота,
как дробь та пограничная черта,
реальный мир делящая на вечность.
В итоге в частном ждёт нас полный ноль:
ни счастье, ни страдание, ни боль, –
небытие, где мера веса – моль,
а времени с пространством – бесконечность.
И то, что будет там, знакомо мне
по полному бесчувствию во сне,
когда нет ничего во мне и вне,
и пять часов, что спал я, – лишь мгновенье.
А сны способны помнить только те,
кто вновь глаза открыл, пусть в темноте.
Сны – продолженье жизни в пустоте,
а смерть есть в пустоте той растворенье.
И чем я лучше, скажем, комара,
погибшего на лбу моём вчера,
ведь разница меж нами так мала:
она в пределах классовых отличий?
Никто ведь не заботится о том,
как жил он и что стало с ним потом:
исчез и всё, других полно кругом,
в борьбе за жизнь не знающих приличий.