Александр Посохов


ПРОЗА ЛЮБВИ
(сборник рассказов)

Москва

2022 г.


   О любви принято говорить красиво, песни петь, стихи читать. Однако, если есть поэзия любви, то должна быть и проза любви. Поэтической, так сказать, любви в нашей жизни немного, и она быстро проходит, а вот прозаической любви сколько угодно. Вся наша жизнь, в основном, это и есть проза любви. О ней и рассказы в данном сборнике. Если читатель, читая их, улыбнётся хоть раз, то это будет означать, что автор своего добился.



Вот, блин!

   Две сестры из Сочи, окончив среднюю школу, уехали в Москву. Одна быстро женила на себе состоятельного эфиопца, родила ему чернявого пацана и жила себе припеваючи на Кутузовском. Муж со временем почти вовсе перестал приезжать в Россию, подросшего сына забирал часто к себе в Африку, и сестра эта, ничему и нигде не выучившись, вела довольно свободный и разнообразный образ жизни. А другая сестра, окончив МГУ, затем аспирантуру, нуднейшим образом трудилась в каком-то НИИ растениеводства. Замуж не вышла, ни с кем не встречалась и совершенно естественно к сорока годам превратилась в старую деву с черепашьей наружностью.
   И тут вдруг умирает в Сочи их мать. И старая дева остаётся жить в своём родном городе с твёрдым намерением обрести женское счастье. Тем более, что это не тот город, где можно разгуливать по улица в хмуром одиночестве. Тут все ходят парами, демонстрируя, что жизнь у них в полном ажуре. И кандидатка наук решила пригласить к себе домой весьма серьёзного на вид мужчину из Сыктывкара, который заговорил с ней в летнем театре на концерте Евгения Петросяна. При этом, не сознавая, что совершает трагическую ошибку, она спросила у него, чем его угостить. И он прямо так, добродушно улыбаясь, ответил, что очень любит блины с маслом.
   И вот стоит наша образованная дама за час до визита драгоценного гостя у плиты и гадает, а как же их печь-то, блины эти проклятые. Никогда раньше не пекла, и мать в своё время не научила. А позвоню-ка я, думает, соседке по этажу, та всё знает. И та, бывшая таксистка из Владивостока, пышнотелая и хитроглазая здоровячка под пятьдесят, действительно всё знала. Как, например, вовремя выйти замуж за старого сочинца, который благополучно умирая, оставляет вдове квартиру в центре города.
   – Эльвира Илларионовна, – обращается к ней по телефону озабоченная кулинарным искусством и предстоящим свиданием старая дева. При этом первый блин на сковородку, как указано в интернете, она уже положила, испуганно уставилась на него и, что говорит, понятно ли другим, не соображает совсем. – Ко мне сейчас мужчина должен прийти. Скажите, пожалуйста, а его надо переворачивать?
   – А он инвалид у тебя, что ли? – удивляется соседка.
   – Кто инвалид?
   – Да мужик твой.
   – Ой, извините, я про блин спрашиваю. Вот не знаю, как блины испечь. Он попросил.
   – Я знаю. Сейчас подойду.
   Через полчаса, когда расфуфыренная помощница допекала последний блин, то есть в самый неподходящий момент, как оказалось, и появился на пороге сыктывкарский гость с бутылкой коньяка и букетиком цветов. И сразу на кухню, в пучину обалдевающего блинного аромата. И как же только он ни хвалил вмиг сбросившую замызганный фартук Эльвиру Илларионовну, какие же только комплименты он ни высказывал в её адрес. А та хихикала, жеманилась, колыхалась и успела-таки шепнуть ему что-то завлекающее на ушко перед уходом. Ещё через полчаса и он исчез. Все блины под коньячок умял и исчез, будто и не было его вовсе.
   А утром, они встретились на лестничной площадке. Любитель блинов как раз выходил из квартиры Эльвиры Илларионовны. От серьёзного вида его и следа не осталось. Скукожился как-то, буркнул чего-то и через ступеньку помчался вниз.

* * *


Уроки английского

    Ему семьдесят, ей шестьдесят. Его зовут Алексей Афанасьевич, её Зинаида Петровна. Жили они душа в душу. И вот как-то он рассказывает ей:
   – Стою сегодня на остановке, автобус жду. Слышу, бабка одна рядом ворчит. Как вы тут в Москве живёте, говорит, скука страшная. А другая бабка спрашивает её ехидно, а вы откуда такая сюда явились. А та докладывает во всеуслышание и с гонором, из Англии. Сын мне квартиру здесь купил. Сказал из-за международной обстановки не могу я больше к тебе в Лондон ездить каждый месяц. А третья бабка встревает и советует англичанке участливо, а вы запишитесь в московское долголетие, там разные занятия для пенсионеров проводятся, по танцам, по рисованию. А та ей брезгливо так, а я уже записалась и сходила раз. Пришла, говорит, а там одни старухи сидят и чай пьют. А вторая бабка спрашивает, а вам-то сколько лет. Восемьдесят пять, отвечает. Представляешь!
   – А я тоже уже записалась, – заявила Зинаида Петровна. – На английский. У меня в школе по нему пятёрка была. И тебе надо чем-то заняться для саморазвития. Там, например, даже на гитаре играть учат.
   – Зачем! – с удивлением воскликнул Алексей Афанасьевич. – Чтобы похоронный марш выучить?
   – Да ну тебя. Как хочешь. А я завтра иду.
   И вот возвращается Зинаида Петровна после первого занятия.
   – Хаудуюду, дорогая, – встречает её Алексей Афанасьевич.
   – Да ты хоть знаешь, что это такое? – спрашивает с улыбкой Зинаида Петровна. – Так сейчас никто не говорит.
   – И дорогая не говорят?
   – Эх, дурачок ты у меня. Ничего не знаешь.
   – Хорошо. Если ты всё знаешь, тогда ответь мне, как сказать по-английски извини?
   – У них два варианта этого слова, – забыв на минуту, что муж почти всё и всегда превращает в шутку, принялась объяснять Зинаида Петровна. – Первое, это экскьюзми. Это как бы ты спрашиваешь у человека, можно или разрешите. А второе, это сори. Это уже как бы умоляешь простить тебя за что-то ужасное.
   – Спасибо! – поблагодарил жену Алексей Афанасьевич за такое краткое и толковое объяснение. – Это, допустим, приглашаю я к себе домой ту англичанку с остановки, помнишь, вчера рассказывал, и говорю ей, экскьюзми, а можно я вас, ну сама понимаешь, что. А, когда у меня ничего не получилось, тогда я ей говорю уже, сори, мэм. Правильно?
   – Правильно, – вдоволь насмеявшись, подтвердила Зинаида Петровна. – А на самом деле что бы ты ей сказал?
   – По-английски или по-русски?
   – По-английски, конечно.
   – На иностранные языки это не переводится.

* * *


Родненькая

   Умер Иван Трофимович – месяц всего до восьмидесяти пяти не дотянул. Крепкое здоровье и довольно долгое присутствие своё на Земле объяснял он всегда тем, что родился в посёлке Боровое на севере Казахстана. Говорил, озёра там глубокие, горы высокие, леса хвойные, воздух чистый – рай, одним словом, и даже лучше. Потом армия, институт, работа, Москва.
   На поминках жена Ивана Трофимовича, в состоянии вдовы уже, всё гадала вслух и со слезами, что означали последние слова его «Тебя-то я не посчитал, родненькая». Случилось это рано утром. Услышав тревожные хрипы, она подошла к мужу, склонилась над ним, а он посмотрел на неё ласково, улыбнулся едва заметно, произнёс эти самые загадочные слова и умер. «Родненькая» – понято, это было его любимое обращение к жене. А вот, почему он её не посчитал, так и осталось тайной.
   А ничего таинственного и не было в том, если знать, кого же считал Иван Трофимович всю ночь перед смертью. Женщин он считал. Тех, с кем у него было. До боли напрягал память и считал. Не по порядку, конечно, а по тому, что всплывало по времени, по событиям, по случаям. Драматических ситуаций, связанных с любовными похождениями, у него не было. Ибо человеком он был достаточно осторожным, и голова у него была на месте, как и всё остальное. Но не это главное. А то, что он всю свою долгую жизнь действительно любил только свою жену.
   Никакого учения о христианском браке при этом Иван Трофимович не признавал и с самого начала семейной жизни сохранять верность жене не собирался. А с кем, сколько и как у него было до свадьбы вообще никого не касается. А после, рассчитывая, как повести себя, он взвешивал всё со всех сторон и вспоминал частенько, что сказал ему когда-то давно старый еврей в электричке: «Налево ходить по уму надо, никто ничего знать не должен. Встречайся, с кем хочешь, но жену не бросай. Я вот в лагере долго сидел, а жена честно ждала меня». Насчёт ума, огласки и бросания Иван Трофимович тогда в принципе согласился, а вот насчёт честного ожидания категорически нет.
   И были на то у него свои основания. Так, например, девяносто седьмая по ходу его воспоминаний, проводив на выходные мужа-охотника за добычей в другую область, оставляла дверь в квартиру открытой для Ивана Трофимовича. Который терпеливо томился за домом в ожидании, когда погаснет свет в вожделенном окне. Девяносто восьмая сама спешно и радостно звонила Ивану Трофимовичу по случаю отъезда мужа-альпиниста в очередную экспедицию в Гималаи. А девяносто девятая предпочитала встречаться с Иваном Трофимовичем в поле за военным городком. Причём не под стогом сена, а на нём. И специально в те дни и часы, когда у мужа-лётчика полёты были. Да ещё напевая страстно и с издевательским восторгом «…следить буду строго, мне сверху видно всё – ты так и знай!»
   К рассвету девяносто девять женщин Иван Трофимович кое-как насчитал. Но ему сто хотелось. Для достойного подтверждения того, что прожил он на этом свете не зря. Пусть, дескать, другие мужики завидуют. «Вспомню последнюю и помру, – думал он, задыхаясь. – Ну, кто же она, кто, почему не является?» Тут и подошла к нему его родненькая…

* * *


Любовь по паспорту

   Очередной раз, слава Богу, у пожилой супружеской пары, шибко интеллигентных москвичей, опять всё получилось. Почти так, как в их лучшие молодые годы. А почти, потому что жене как-то не по себе было. По завершении навязанного природой процесса муж спросил у жены заботливо:
   – Что-то ты, любимая, заприохивала сегодня?
   – Заприохиваешь тут, когда ты удержу не знаешь, – проворчала жена, потягиваясь. – Выгибаешь меня, как вздумается, будто мне двадцать лет или я гимнастка какая. Все мышцы болят.
   – Ну, знаешь, раз в неделю и потерпеть можно, – возразил муж.
   – А ты в паспорт давно заглядывал?
   – По этому поводу никогда, – ответил муж и добавил после некоторого раздумья. – Ладно. Намёк понял. В следующий раз учту.
   Прошла неделя. Жена в полумраке привычно устраивается на кровати, зная о предстоящем событии. Подходит муж и перед тем, как приступить к вожделенным действиям, он что-то старательно кладёт на подушку, рядом с головою супруги.
   – Что это? – спрашивает жена, оборачиваясь.
   – Как это что, паспорт, – отвечает муж. – В раскрытом виде. Буду заглядывать иногда.
   – А ты чей паспорт принёс?
   – Твой, конечно.
   – Нет уж, и свой неси тоже. Положишь его с другой стороны…
   Как там получилось у них в этот раз, неизвестно. Но смеялись они долго и с обоюдным удовольствием.

* * *


Без огласки

   – Он известный спортсмен, депутат, его вся страна знает. И мои родители известные люди. Поэтому, ваша честь, если можно, сделайте всё без огласки.
   – Главное, чтобы обе стороны помалкивали. А теперь ответьте мне на следующие вопросы. Сколько вам лет и когда вы познакомились с ответчиком?
   – Двадцать семь. С ответчиком я познакомилась три года назад в Швейцарии. Он там отдыхал, а я материал для кандидатской диссертации собирала.
   – В течение этих трёх лет были у вас интимные отношения с другими мужчинами?
   – Нет, я люблю только его. Если честно, то я даже в мыслях не допускала измены.
   – Предполагаемый ответчик предлагал вам выйти за него замуж?
   – Ни разу. И для меня самой это загадка.
   – Вы предохранялись от беременности?
   – Нет. Наоборот. Я хотела, но всё не получалось. И вот, наконец, получилось. И я хочу, чтобы у моего ребёнка был законный отец. Вы же сама женщина и понимаете меня.
   – Я-то понимаю. Только я не понимаю, почему он этого не понимает и отказывается признавать своего ребёнка. Может, он сомневается, что это его ребёнок?
   – Такого не может быть. Мы практически не расставались. Я почти всегда была у него на виду, и он точно знал, что никого кроме него у меня нет.
   – Ладно. Я обязана ещё раз спросить. Вы настаиваете на своих требованиях о признании указанного вами гражданина отцом вашего ещё не родившегося ребёнка?
   – Да, настаиваю.
   – Вы подтверждаете, что вам известно о предварительном характере делопроизводства, и что рассмотрение вашего заявления в любом случае будет отложено до рождения ребёнка?
   – Подтверждаю. Но мне подсказали, что лучше подать такое заявление заранее, чтобы у отца было достаточно времени принять правильное решение.
   – Хорошо. Через час ко мне должен явиться ваш друг на такое же собеседование. А дальше посмотрим. До свидания.
   Прошёл час. Тот же кабинет одного из районных судов Москвы.
   – Объясните, гражданин, вам уже сорок лет, у вас безупречная репутация, солидное положение в обществе, а признавать ребёнка и жениться отказываетесь. Почему?
   – Потому, что уважаю женщин и не хочу делать их несчастными.
   – То есть, как это?
   – Дело в том, что я не могу быть отцом из-за того, что переболел в детстве свинкой. Я знал, зачем вы меня пригласили, поэтому предоставляю суду такое вот официальное заключение. Если дата на нём вас не устроит, я принесу свежее. Или вы можете сами сделать запрос об этом в любое учреждение. Я готов пройти соответствующее обследование, где угодно. Мне искренне жаль заявительницу, она замечательная, умная, образованная, из приличной семьи, аспирантуру закончила, кандидат политических наук. Но я никогда ничего ей не обещал, о длительных отношениях не просил и в свободном поведении не ограничивал. А её заявление для меня как удар. В смысле того, на что, оказывается, способны женщины. Я не измену там какую-то имею в виду, а попытку через суд повесить на мужчину чужого ребёнка.
   – Почему же вы ей сами об этом не сказали, когда она поставила вас в известность, что беременна?
   – А что я должен был сказать ей? Начать допытываться, когда и от кого? Я подумал, что она сама про себя всё знает и поведёт себя достойно.
   – Значит, так. Того, что вы мне передали, пока достаточно. Видимо, мне на днях предстоит ещё раз встретиться с вашей подругой.
   – С бывшей подругой.
   – Ну, это, как вам угодно.
   И встреча такая состоялась. Дословно очередной диалог я излагать не буду. Скажу только, что заявительница после ознакомления с врачебным заключением о невозможности иметь детей от ответчика расплакалась и призналась судье, что некоторое время назад, совпадающее с началом срока беременности, она съездила на неделю в Крым и там познакомилась с одним армянином. Имени его она не помнит. А поездка была связана со сбором материалов для докторской диссертации. От требований своих обратившаяся за судебной защитой отказалась, произнесла тихо «Извините, ваша честь» и удалилась.
 
* * *


Имена и судьбы

   – И как вам жилось там? – спросил я очень старенькую соседку по дому, сидя с нею на лавочке во дворе напротив детской площадки.
   – Весело, – ответила Екатерина Варфоломеевна. – Мы же молодыми были. Сказали, целину надо осваивать, мы и ломанулись.
   – А вы прямо из Москвы туда, в Казахстан?
   – Ну да, вызвали в райком комсомола, оформили путёвку и вперёд. Но это шут с ним. Я же там чуть замуж не вышла.
   – Почему чуть?
   – А ты не спешишь?
   – Нет. Посижу тут с вами немножко на солнышке.
   – Тогда слушай. Он с Украины был. Высокий такой статный парубок, как у них говорят. Звали его Анатолий. Привязался ко мне, как банный лист. Хотя там и бань-то как таковых не было. И всё бы ничего, да вот называл он меня специально не по имени, а только по отчеству. Фотография моя на доске почёта висела, он и прочёл. Подойдёт со мной к дружкам и говорит, вот познакомьтесь, это моя Варфоломеевна. Или полезет с поцелуями и говорит, дай-ка я тебя обниму, Варфоломеевна. Мне восемнадцать лет, а он ко мне будто к тётке с семечками на рынке обращается. Скажет и ржёт, как дурак. Такое, видите ли, отчество у меня смешное.
   – Ну и вы бы его по отчеству называли в отместку, – предложил я возможный на тот момент вариант поведения.
   – Любила я его сильно, – призналась старушка. – Обидеть боялась. Да и отчество его я не знала, на кой оно бес мне нужно было.
   – Понятно. А замуж-то почему не получилось?
   – Ты слушай и не перебивай. Поехали мы прямо со стана в посёлок расписываться. А перед тем, как подписи поставить, регистраторша и спрашивает Анатолия, согласен ли он, Ананий, взять в жёны Екатерину. А он, как ни в чём ни бывало, отвечает, согласен. Представляешь. Я очумела прямо. Какой ещё Ананий, спрашиваю. А он объясняет, что это он по жизни Анатолий, а по документам Ананий. Такое, мол, родители ему имя дали. Ах ты, паразит, говорю. Варфоломеевна, значит, смешно, а Ананий лучше. Это что, говорю, получается, дочку мою, например, будут звать Ананьевна. Нет уж, сказала я твёрдо, проваливай, дорогой, с таким именем, куда подальше.
   – А потом?
   – Потом я домой вернулась. Но замуж так и не вышла.
   – А дочка с внучкой и правнучкой откуда? Я же их знаю.
   – От другого мужчины, которого я не любила. Зато имя у него было шикарное.
   – Какое?
   – Ну ты же говоришь, что всех нас знаешь.
   Именно в этот момент вышла из подъезда и подошла к нам дочь Екатерины Варфоломеевны, пожилая женщина восточной наружности.
   – Добрый день, Татьяна Рашидовна! – поздоровался я.

* * *


Толстой и Анна

   Приехал Толстой умирать на станцию Астапово. Присел на скамейку и стал о жизни своей великой думать. Смотрит, по перрону Анна Каренина слоняется, на рельсы как-то странно поглядывает.
   – Ты чего это удумала, паршивка? – строго спросил её Толстой.
   – Да вот, – ответила она дрожащим голосом. – Порешить с собой хочу.
   – Из-за Вронского, что ли?
   – Из-за него, – со слезами на глазах подтвердила Анна.
   – Подумаешь, хлыщ какой! – сердито проворчал Толстой. – Да я его просто вычеркну из романа, и дело с концом.
   – Действительно, – обрадовалась Анна. – Вычеркните вы этого кобеля, пожалуйста, Лев Николаевич. И этого ещё, прыща старого.
   – Каренина, что ли?
   – Его самого, тоже козёл тот ещё. Сколько раз говорила ему, купи виагру. А он, разрешение у государя надо получить. Вот и получил рога на рога.
   – Нет, – отказался Толстой. – Тогда название всего романа менять придётся, фамилия-то у тебя от мужа. Хотя ты права, конечно, оба они хороши. Хлыщ да прыщ, ну какие это герои.
   – Главное, читать про них противно, – взмолилась Анна. – Нафиг они вообще нужны, чтобы из-за них под поезд бросаться.
   – Ладно, – сжалился Толстой. – Название поменяю, а их вычеркну и анафеме предам. И тебя анафеме предам. Слаба ты оказалась по женской части и тоже на героиню не тянешь.
   – А это возможно? – удивилась Анна. – Вы же не член Священного синода.
   – Возможно! – воскликнул Толстой, вставая со скамейки. – Раз я отлучён от церкви, значит, я всё могу. Ленин вон почти всю страну анафеме предал, и ничего. Кстати, я слышал, что он статью про меня написал. Будто зарос я, как простой русский мужик, потому что в зеркало на себя не смотрю. А я же знаю, что в зеркале революция. Давай уедем отсюда. Что-то не по себе мне тут.
   И они уехали. Купили домик на окраине Москвы и стали жить вместе. Но не как муж с женой, а как автор с придуманным образом в виде красивой молодой женщины. Сыночка Анны, Серёжу, Толстой не вычеркнул, и он стал жить вместе с ними. После революции Анна Каренина вышла замуж за начальника Московской уездной ЧК, который по блату устроил её на работу в локомотивное депо диспетчером. Лев Николаевич вначале Серёжу воспитал, а затем и других детишек Анны. Все они живы до сих пор. Лев Николаевич каждое лето наведывается инкогнито в Ясную Поляну. Снимет толстовку, натянет джинсы, очками тёмными прикроется и вперёд с группой туристов. Походит, посмотрит, порадуется тому, как содержит Россия его усадьбу, осенит крестом потомков, пару яблочек сорвёт украдкой и обратно.

* * *


Полёт в будущее

   Явился Иван домой ровно в полночь. Минут десять не мог ключ в замок вставить. Но жену будить не хотел. Когда всё же противная дверь в квартиру открылась, Иван зашёл и сразу рухнул у порога. Не раздеваясь. Силы для вертикального положения покинули Ивана окончательно. Ещё бы, столько выпить: бутылка водки, две бутылки пива, или три, да без закуски путёвой, головка лука – не мясо в горшочке. Короче, очередной недельный запой подкосил Ивана под корень. И он мгновенно заснул. Успев, правда, подложить под голову мятый сапог жены.
   Ноги Ивана, как и остальные конечности, блаженно расслабились. Но могучий богатырский мозг его продолжал работать. На самом деле в дымину пьяный он валялся в прихожей, а во сне он летел из Москвы на Марс. В каком-то вагоне типа старого трамвая. Народу много, и все какие-то однополые, ни мужики, ни бабы. И он такой же. Только беременный, сидит и смотрит на своё огромное пузо. Чувствует, подошло, рожать надо. Помогите, кричит, схватки у меня. А народ его успокаивает, потерпи, дорогой, долетим скоро. А он в ответ кричит, давайте на Луну завернём, там роддом, говорят, хороший, у меня уже воды отошли. И чувствует при этом, что его кто-то реально в бок пинает и тряпкой по спине охаживает.
   Открывает Иван глаза – жена рядом в сорочке стоит.
   – Опять обмочился, – говорит. – Ну вот что мне с тобой делать!

* * *


Свидание с королевой

   1965 год. Москва. Пятница. Время 16.15. Иду с завода после укороченной смены для рабочих, обучающихся в вечерней школе. Через дорогу от проходной кинотеатр. Взял билет на 16.30. Название фильма не помню. Очень пожилая контролёрша проверила, пропустила, ничего не сказала. В просторном фойе люди спокойно ходят, портреты артистов разглядывают. Двери в зал открыты, свет горит, и там уже сидят зрители, совсем немного, правда. Звучит звонок, захожу, сажусь на своё место. Двери закрываются. Люстры гаснут. Всё, как обычно. Но дальше… Засветился экран, на нём какой-то мужик, спиной к камере, отъезжающий паровоз, на ступеньках вагона какая-то тётка с растрёпанными волосами, которая истошно кричит этому мужику: «Прощай, Федя!» «Прощай, моя королева», – трагическим тоном произносит мужик, не оборачиваясь. Паровоз с дымящей трубой удаляется в маленькую точку посредине экрана, из которой, всё увеличиваясь, наезжает на зал большое слово «Конец». Длилось это зрелище минуту, не больше. Включили свет. Ну, думаю, сапожники, с обратной стороны плёнку зарядили. Ладно, подождём. Но, что я вижу – зрители все встают и молча дисциплинированно направляются к выходу из зала, в углу возле сцены. И я встал, оглянулся, позади меня уже никого нет, я один остался, двери в фойе закрыты. Помешкал чуть и тоже вышел. Стою на другой улице, за кинотеатром уже, и гадаю, что за случай такой. Пару раз провернулся на месте и в полном недоумении потопал, куда и не надо было пока. Через минут десять, однако, я решил вернуться и выяснить, за что же я отдал целых 50 копеек. Даже матюкнулся про себя, как умел. Тем более, что я тогда уже мечтал стать назойливым адвокатом. Вернулся, выяснил. Оказывается, в кинобудке перед самым концом предыдущего сеанса вырубили электричество. Кто-то из зрителей ушёл, а кто-то остался досмотреть, так как им пообещали быстро устранить неполадки. Вот я и попал в число этих недосмотревших свой фильм зрителей.
   – Оставайся на следующий сеанс, – предложила контролёрша. – У меня всегда есть в запасе одно свободное место на всякий случай.
   – Нет уж, спасибо, – ответил я. – В 18.30. у меня тут рядом свидание со своей королевой.
   – С какой ещё королевой? – удивилась добродушная сотрудница советского кинопроката.
   – С настоящей, – уточнил я. – Магомаевской.
   Моя королева явилась вовремя. Молоденькие фрезеровщицы тогда не позволяли себе опаздывать на встречу с парнем. Особенно слегка рыженькие, с чудными веснушками, искренней улыбкой и преданным взглядом.

* * *


Печёнка

   Расскажу вам коротенько одну историю. Давно, правда, это было. Но было, даже не сомневайтесь. Семья: муж, жена и трое детей. Супругам по сорок лет. Жена иногда работала по выходным. И вот приходит она как-то зимним вечером домой с работы. В доме порядок, дети накормлены. Заботливый хозяин и жену решил накормить. Подал ей на ужин жареную говяжью печёнку. Жена попробовала и давай недовольно фыркать да замечания делать. Не вымочил, пересолил, пережарил. Думать, говорит, надо, а потом делать. Да ладно бы раз сказала. А то ведь и во время еды, и после ужина, и перед сном. Ни словечка нормального. Муж не вытерпел, молча оделся и вышел из дома. Только дверь громко хлопнула. Вышел и пропал. Совсем, окончательно пропал. Никто и нигде его больше не видел – ни в Москве, где он родился, ни в других городах. И ничего о нём неизвестно. Хотя много лет уже минуло. Вот так вот тогда женщина лишилась мужа, а дети отца. И всё из-за никчёмной бабьей сварливости. Так или иначе, но история эта, как и многие подобные, к сожалению, подтверждает одно грустное, почти афористичное, соображение. Мужчина женится для того, чтобы у него была женщина. А женщина выходит замуж для того, чтобы у неё было всё. Но поскольку всего всегда не хватает, то женщина всегда всем недовольна.

* * *


Попка хороший, а Васька дурак

   Помню, лет четырнадцать мне было. Сидим за столом в гостиной большой московской квартиры: я, отец, мать, сестра, её жених Петя, его друг Сева и невеста друга Юля. И ещё с нами были: кот Васька на коленях у отца, попугай Попка в клетке на шкафу и бабушка Клава на кухне. Все, кроме меня, кота и бабушки изрядно пьяненькие уже по случаю просто встретились, воскресенье, солнышко, салатики, пельмени, пироги с яйцами, зефир в шоколаде и тому подобное.
   – Ну, дочка, так ты выходишь замуж за Петю или нет? – спросил отец, выпив один и без тоста очередную для себя рюмку водки.
   – Нет, – решительно и гордо, будто отрекаясь от старой веры, ответила сестра.
   – Почему? – удивился отец и положил солёный огурчик обратно в банку.
   – Потому, что я люблю Севу.
   – А Сева кого любит? – спросил я, чтобы прервать наступившее молчание.
   – А я люблю Юлю, – ответил Сева.
   – А Юля кого любит? – снова спросил я подстрекательски.
   – А я люблю Петю, – ничуть не подыгрывая моему шутливому тону, ответила Юля.
   – А Петя кого любит? – деликатничать я уже не стал из принципа, да и любопытно же было.
   – А я тоже люблю Севу, – с обречённым видом ответил Петя и быстро выпил стоящий перед ним полный фужер вина.
   – Так это не треугольник, а загадочная фигура какая-то получается, – весело произнёс я, не оценив тогда по малолетству всю пикантную глубину объявленных вслух сокровенных признаний.
   – А ты-то сам кого любишь? – неожиданно спросила меня мать.
   – Папу, – не раздумывая ответил я, видя, как отец мрачно упёрся взглядом в одну точку. И тут же спросил его: – А ты кого любишь, пап?
   – А я Ваську люблю, – буркнул отец, поглаживая кота, а тот взял вдруг и перепрыгнул на колени к матери.
   – Понятно теперь, кого Васька любит, – сказал я. – А ты, мама, кого любишь?
   – А я бабушку Клаву люблю.
   – Бабуль, а ты кого любишь? – крикнул я в кухню.
   – А я вон Попку люблю, – заходя в комнату с большим чайником, спокойно ответила бабушка.
   – А ты, Попка, кого любишь? – обратился я к попугаю.
   – Попка хороший, – невпопад ответил попугай игрушечным голосом и, подозрительно взглянув на кота, громко добавил, – А Васька дурак.

* * *


Логика олигарха

   Он был оттуда – из девяностых: суетился, рисковал, выдумывал, пробовал, учился, терпел, создавал, торговал, добывал, строил, обманывал, прятался, притворялся, друзей растерял, семью не сберёг. Но никогда при этом ни о чём не жалел, не унывал и всё время мечтал. А мечта его сводилась к одному – стать богатым.
   И стал ведь, к пятидесяти годам. Денежки за сдачу коммерческих помещений поступают, проценты по разным вкладам тикают, за рубежом кое-что имеется, квартира в центре Москвы, дом под Балашихой. А дом-то какой, туристов водить можно: колонны, картины, люстры, рояль, бассейн, биллиард, бультерьер и домработница.
   Именно с этой домработницей он познакомился специально. Выследил её в музыкальной школе, пришлось как-то самому явиться туда по акции своего благотворительного фонда. Обглядел молодую учительницу со всех сторон и твёрдо решил, что такая здоровая и постоянно манящая к себе женщина под боком не помешает. Приставать к ней можно будет, когда захочется, без лишних приключений и обязательств. А хотелось ему почти всегда, сам порой удивлялся этому.
   И сыграл он свою партию любителя музыки и порядочного мужчины, как по нотам. Ни с каким сопротивлением морального или иного характера он не столкнулся. Деньги определили всё. Однако через полгода воскресным утром возник у него в доме шибко взволнованный муж этой самой домработницы. Который, как выяснилось, был абсолютно убеждён, что жена его получает очень хорошие деньги не только за то, что кофе варит и пыль протирает. Хотя в действительности на пыль она могла не обращать никакого внимания.
   – Я против! – заявил ревнивец с видом участкового полицейского. – Думаете, если вы богатый, то все женщины ваши. А вы не учитываете, что у чужой жены муж есть, ребёнок маленький. Не всё продаётся, господин олигарх. Так что, увольняйте. Она сюда больше не придёт.
   – Погоди, – успокоил его «олигарх». – Давай рассуждать логически. Вот несколько посылок или вопросов. Ты доволен зарплатой жены?
   – Допустим.
   – Супружеские отношения у вас продолжаются?
   – Допустим.
   – С сынишкой всё в порядке?
   – Допустим.
   – «Ладу» на «Мерседес» менять собираешься?
   – Допустим.
   – Да это не «допустим», любезный, а замыкание терминов в бесспорное заключение о наличии положительных данных. Ты знаком с формальной логикой?
   – Конечно.
   – Тогда продолжаем. Жена твоя возвращается домой вовремя?
   – Да.
   – В хорошем настроении?
   – Да.
   – Выходные она дома?
   – Да.
   – Дачу начали строить?
   – Да.
   – Это не просто «да», любезный, а обобщающее отрицание в форме среднего заключения об отсутствии семейных проблем. Так?
   – Выходит, что так, – наморщил лоб муж домработницы.
   – Теперь между нами, – вкрадчивым тоном предупредил хозяин роскошного дома. – Лет мне уже много, здоровье ни к чёрту, и для баб я давно мертвец. Соблазнять чьих-то жён мне ни к чему. Раньше я девок себе заказывал, на час или на ночь. Зашла в ванную, вышла, обслужила и с глаз долой. А твоя жена у меня работает, пашет по-чёрному, понимаешь. Как крепостная у барина. Она в моей ванной не моется, а чистоту в ней наводит. Потом бельё стирает, полы драит, мусор выносит, цветы поливает, собаку кормит, ногти мне подстригает. Ты ногти на моих ногах видел?
   – Нет, – честно признался муж домработницы.
   – И не надо, – с брезгливым выражением лица, предостерёг щедрый работодатель. – За такую мерзкую процедуру я твоей жене отдельно плачу. И как вот ты себе это представляешь. Она ухайдакается за день до полного изнеможения, посидит устало на кухне, потом подходит ко мне в фартуке замызганном, с мылом хозяйственным, с порошком стиральным, с ведром помойным, с вантузом в руках, а я, значит, к ней приставать начинаю. Не хочу, не могу, но пристаю. Так, что ли? Где логика-то, сам посуди!
   – Согласен, нету.
   – Вот и не забивай себе голову разными бесполезными фантазиями. Как работала твоя жена у меня, так пусть и работает, пока силы есть. Всё равно таких денег она нигде больше не заработает. Давай лучше выпьем за знакомство.
   – Извините, я за рулём.
   – Тогда прими от меня подарок, дома с женой выпьете, – ободряюще улыбаясь, произнёс «олигарх» и вручил незваному гостю бутылку дорогущего коньяка. – Учись рассуждать логически.

* * *


Северное сияние

   Давно это было. В те далёкие уже времена, когда, переезжая, люди забирали с собой весь свой скарб, вплоть до шатающейся табуретки.
   Итак. Новый район столицы, новый добротный дом. Большая грузовая машина, пятитонный контейнер. Мебели и прочего имущества под самую крышу. Шофёр в кузове возле открытого контейнера. Задний борт кузова опущен. Один грузчик стоит рядом с машиной, а другой беседует с хозяйкой багажа, очень симпатичной молодой женщиной.
   Бригада грузчиков выезжала тогда по адресу согласно наряду, в котором указывалось количество мест и наименование предметов. Соответственно этому производилась оплата услуги при оформлении заказа. Размер оплаты зависел также от удалённости района, высоты этажа и наличия лифта. От общей суммы заказа рассчитывалась официальная зарплата грузчиков. Но она получалась настолько унизительной, что ни один уважающий себя мужик за такие деньги близко не подошёл бы к машине с контейнером.
   Люди всё понимали, и очень редко кто оставлял тогда грузчиков без дополнительного вознаграждения. Старички и те обычно бутылку водки подсовывали. Тем более, что на месте, при доставки груза, обязательно что-нибудь для законного вымогательства да обнаруживалось. То содержимое вообще не то, то запрещённые к перевозке материалы, то горы неупакованной посуды, то автомобильные колёса надо сразу в гараж отнести, то живой таракан в каком-нибудь кухонном ящичке притаился, а грузчики усатых насекомых таскать не подписывались. Если заказы попадались солидные или трудиться приходилось дотемна, то вознаграждения за месяц складывались в весьма достойную кучку. За год можно было и на «Запорожец» накопить. Правда, здоровье при этом страдало существенно. Поднять несколько раз вдвоём «балалайку» и переместить её на высокий этаж без лифта – визит к проктологу в будущем обеспечен. А большим составом поднимать тяжёлые грузы или попеременно – денежек меньше получалось на каждого.
   Саша Чёрный был молодым и сильным. Если поднял на плечи телевизор или взвалил на спину холодильник, то ни за что не уронит их. Никто из постоянных сотрудников контейнерной станции не знал, кто он такой и откуда он брался последние годы на период с июня по октябрь. Трансагентство присылало его и всё, как временного рабочего. И звали его все именно так, по-свойски, Саша Чёрный. Кто-то думал, что он сидел, кто-то думал, что он от алиментов скрывается. А кто-то ничего не думал, а просто старался быть рядом с ним. Самые выгодные заказы почему-то всегда ему давали, и с клиентами он умел ладить – доплачивали без конфликтов и благодарили ещё на прощание. Со стороны неотёсанный работяга вроде, в штормовке и кепке, а разговаривал с интеллигентными людьми на равных. Один раз известная на всю страну актриса даже в гости его пригласила. Он приглашение принял и несколько раз поздравил её с новосельем. Открыв для себя при этом любопытный феномен – на экране женщины выглядят куда аппетитнее.
   А далее уже собственно о том, что же произошло. Привожу дословно предварительную беседу между Сашей и хозяйкой багажа.
   – Зовут меня Александр, а вас?
   – Инга.
   – Чудесное скандинавское имя. Смотрю на вас и северное сияние вижу. И ещё я вижу, что в контейнере пианино, а в наряде его нет. Что делать будем?
   – Не знаю.
   – А кто заказ оформлял?
   – Муж.
   – А он знал о «балалайке», извините, о пианино?
   – Знал, конечно.
   – Тогда он просто решил сэкономить. Потому, что за пианино заплатить надо было отдельно. Потом, в наряде указана всего одна коробка с книгами, а у вас их больше десятка. Вон они и все с пометкой «литература».
   – Да, это я сама писала.
   – А куда вам столько книг, они же тяжелее кирпичей?
   – Но я не могу без книг.
   – Вообще не можете?
   – Вообще не могу.
   – А вы устройтесь в библиотеку работать и целыми днями рядом с ними будете.
   – Я и так уже там работаю.
   – А в какой, если это не военная тайна?
   – В самой большой.
   – Даже если больше некуда, то всё равно столько коробок с книгами у нас в наряде не значится. И как нам поднимать их, все руки порезать можно. Потолще чем-нибудь нельзя было перевязать что ли?
   – Извините, не учла.
   – Да я-то извиню, но как с оплатой быть. Муж ваш и на книгах сэкономил. Плата ведь за каждое место взимается.
   – Ну, я готова заплатить, сколько скажите.
   – Тогда идём дальше. В наряде указано, что первый этаж.
   – Почему первый, квартиру нам на шестом дали. Все вещи туда надо занести.
   – А лифт работает?
   – Нет.
   – Зашибись! А раньше работал?
   – Когда раньше. Дом абсолютно новый, лифт ещё не подключили. Но мы ждать не можем, поэтому решили так заехать.
   – Выходит, и на этом ваш муж сэкономил. За каждый этаж тоже отдельная плата берётся. Это обман государства, Инга. Причём, в крупном размере.
   – Согласна.
   – И грузчики в накладе остаются. Вот посудите сами. Если мы всё сделаем без поощрения, то мы же почти даром отработаем. Потому, что зарплата наша от суммы заказа зависит. Ради вас я готов горы свернуть, но ребят оставить без денег я не могу. Какой же я тогда бригадир.
   – Всё ясно. Сколько?
   – По тридцать рублей каждому. Итого, стольник.
   – А с арифметикой у вас всё в порядке, бригадир?
   – И со всеми другими науками тоже. Я, например, знаю, что стольник это должностное лицо. Но в нашем случае это сто рублей.
   – Ладно, договорились. Только давайте быстрее, а то, не дай бог, муж подъедет.
   – А что он у вас тигром в зоопарке работает?
   – Хуже, в райкоме партии инструктором.
   – Смешно.
   – Мне не очень.
   – Тогда вперёд.
   Муж Инги действительно подъехал. Через час и точно в тот миг, когда шофёр грузовика закрыл пустой контейнер, а Инга открыла кошелёк, чтобы рассчитаться.
   – Ты кого это благодарить собралась! – зарычал «тигр» на жену, выскочив из новеньких «Жигулей».
   – Вот ребят, – испуганно ответила Инга. – Они всё сделали, как я просила. Даже мебель по своим местам расставили.
   – Обойдутся! – отрезал муж Инги и выхватил у неё из рук кошелёк. – Это же быдло!
   – Ты не прав, – попыталась возразить Инга.
   – Замолчи, дура! – успел ещё раз рявкнуть партийный работник и, скрючившись от боли, повалился на тротуар.
   – Это тебе за то, как ты с женщиной разговариваешь, – сказал Саша и подобрал кошелёк, который, падая, выронил муж Инги. – Не тигр ты, а козёл вонючий.
   – Я посажу тебя, – едва отдышавшись, пробекал «козёл».
   – А пока полежи тут маленько, удар в печень болезненный, – спокойно посоветовал ему Саша и обратился к Инге: – Отсчитайте мне сто рублей и мы уедем.
   В возбуждении уголовного дела против грузчика Чернова Александра инструктору райкома КПСС было отказано в связи с отсутствием события преступления. Факта грабежа с применением насилия никто из свидетелей не подтвердил. На отказ повлияло и то, что дознаватель по делу решил, что ему, рядовому сотруднику милиции, вообще лучше не связываться с кандидатом юридических наук, преподавателем права в нескольких учебных заведениях. Ладно бы ещё жена потерпевшего дала нужные показания, так она, наоборот, категорически заявила, что ничего подобного не было, и вообще попросила не называть её его женой, так как разводится с ним.
   Библиотека имени Ленина. По широким ступенькам поднимается Саша Чёрный. Но работа над докторской диссертацией – не главная причина того, что с октября он почти каждый день является в это самое крупное в стране учреждение, собирающее и осуществляющее хранение произведений печати и письменности для всеобщего пользования. Пользование-то всеобщее, а завораживающее свечение верхних слоёв атмосферы видел там только он один.

* * *


Обман за обман

   В кабинет заведующего хирургическим отделением одной из столичных больниц вошла очень красивая женщина лет сорока.
   – Здравствуйте, – обратилась она к хозяину кабинета. – Я по поводу отца, вас предупредить должны были.
   – Присаживайтесь, – ответил на приветствие доктор, не отрывая лысой головы от карты больного. – Слушаю.
   – Что у него?
   – Рак прямой кишки.
   – О, господи, – с испугом произнесла женщина и тяжело опустилась на стул.
   – Но, может, ещё только начало?
   – Нет, у вашего отца последняя стадия онкологии, это приговор.
   – Неужели ничего нельзя сделать?
   – Можно, – уверенно заявил доктор. – Но для того, чтобы вытащить его оттуда, нужны дорогие приспособления, которые есть только в Израиле.
   – Кого его?
   – Рака, – всё также, не поднимая головы и сверкая лысиной, ответил доктор. – Образно говоря, клешни его надо оторвать от здоровых тканей. А как он вообще залез туда, я не знаю.
   – Понятно, – дрожащим голосом вымолвила родственница приговорённого. – И сколько стоят эти приспособления?
   – Миллион.
   – Долларов?
   – Ну не шекелей же.
   – У меня нет таких денег, даже рублей,– обречённо призналась женщина.
   – А должны быть, – суровым тоном возразил доктор, подняв, наконец, голову. – У тебя ведь муж из князей вроде.
   Чуть опешив, посетительница взглянула внимательно на доктора и воскликнула с удивлением:
   – Лёвка, ты что ли! А мне и в голову не пришло, что это ты, фамилия-то у тебя самая обычная, русская.
   – Я это, я. А это мы с тобой, жених и невеста двадцатилетней давности. Я твоего отца сразу узнал. Читаю, такой-то такой, майор в отставке. А сейчас вот и ты сама явилась. Из Тбилиси?
   – Оттуда. И никакая я не княгиня, сказки всё это. Работаю просто художником по керамике. Я же в Строгановке училась, если помнишь. А ты, вижу, в отличие от меня институт свой окончил.
   – Я всё помню, Таня, – с явным осуждением в голосе произнёс Лёвка. – Помню, как ты в загсе тайком от меня побывала и отказалась от нашей регистрации. Помню, как ты упорно не давала до свадьбы переспать с тобой, а я так хотел этого. Помню, как ты говорила, что девочка ещё, а сама беременной была уже от своего грузина. Обманывала ты меня по-чёрному. Зачем?
   – Честно?
   – Честно.
   – Боялась, что он сбежит и не женится на мне.
   – А я, значит, на всякий случай был?
   – Ну, типа того.
   – Тогда и я скажу тебе честно. Положение отца твоего критическое, рак буквально дожирает его. Без специальных импортных приспособлений не обойтись. Кроме того, во всей стране только я умею пользоваться этими приспособлениями.
   – И что же делать?
   – Я не князь, Таня, зато еврей, – гордо продекламировал Лёвка. – У меня в Израиле филиал частный, и я могу всё достать. Операция предстоит чрезвычайно сложная. Сам буду делать. Чудес, говорят, не бывает, но ради тебя я совершу такое чудо. Отец твой выйдет из больницы, как новенький, своими ногами. А расплатишься ты за мою доброту следующим образом. Сегодня же предоставишь мне то, чего я так хотел получить от тебя когда-то. Согласна?
   Минуту, другую бывшая невеста будущего хирурга помолчала, помолчала и согласилась.
   Расплата получилась длинной, на всю ночь, медицинско-художественной, так сказать. Главное, что она доставила обоим изысканное удовольствие. Особенно, должнице, похоже. Иначе, отчего она поутру, прощаясь, перед самым уходом, так долго не могла отлипнуть от кредитора и даже уронила ему на лысину несколько слезинок.
   А что с её отцом? Да ничего страшного. У него действительно была последняя стадия так называемого генеральского… геморроя, на все четыре стороны по кругу. На все четыре стороны и ушёл из больницы своими ногами его обладатель после самой обычной плановой операции, сделанной рядовым хирургом.

* * *


Серебряный век

   Поздний московский вечер. Жена старательно гладит рубашки мужа. Муж сидит на диване и делает вид, что сочиняет новое стихотворение. На самом же деле он поглядывает на молодую ещё и здоровую во всех отношениях супругу в ожидании того, когда она освободится, чтобы увлечь её в спальню.
   – Сколько раз я тебе говорила, ешь за столом нормально, – сказала жена. – Шестую рубашку доглаживаю и все в пятнах.
   – А что они не отстирываются, что ли?
   – Нет, конечно.
   – Значит, ты просто стирать не умеешь.
   – Так не я же стираю, а машина.
   – Вот именно, – согласился муж. – А ты сходи на рынок, купи стиральную доску, мыло хозяйственное и постирай, как бабы на Руси раньше стирали.
   – Ты это серьёзно?
   – Куда уж серьёзнее, – не подавая виду, что шутит, ответил муж.
   – Тогда я тебе как русская баба вот что скажу, – посчитав совет мужа упрёком, громко произнесла жена. – Ты тоже стирать не умеешь.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Всё.
   – Что всё-то?
   – А всё.
   – А если конкретно?
   – Пожалуйста, – запальчиво сказала жена, взмахнув тяжёлым утюгом, будто веером. – Все всё могут, а у тебя одно на уме, какую бы такую рифму найти. Трус несчастный.
   – А при чём здесь трус? – удивился муж, пожалев уже о своём шутливом совете. – Ты же говоришь, стирать не умею.
   – Сам должен знать.
   – Ничего не могу понять, чего я не стёр-то? – решительно вставая с дивана, воскликнул муж.
   – Дурь свою поэтическую из башки не стёр до сих пор. Лысина вон уже на макушке, а всё туда же.
   – Куда туда же?
   – В серебряный век, наверно. Поэты там разные без дела слоняются и ты среди них. Очнись, никому твои стихи не нужны. У каждого сейчас смартфон в кармане, а не томик Марины Цветаевой.
   – Да ты соображаешь, что говоришь!
   – Не хуже тебя соображаю.
   – И обзываешься ещё, – обиженно заявил муж. – Я же тебя не обзываю ворчуньей.
   – А почему это я ворчунья?
   – А почему это я трус?
   – А потому, что все бизнесом в столице занимаются, деньги куют, а ты боишься. Тьфу!
   – А ты не тьфукай, растьфукалась тут. Думаешь, легко правильную рифму подобрать. Вот подбери, например, рифму к слову спальня.
   – Наковальня, – не задумываясь, ответила жена.
   – Надо же, правильно, – удивился муж. – Интересные у тебя словечки сегодня. Тогда уж пойдём и займёмся кузнечным делом, а то поздно уже.
   – А с молотом у тебя всё в порядке? – улыбаясь, спросила жена. – А то что-то кузнец уставать стал в последнее время.
   – Неправда! – с тревогой в голосе возразил муж. – Когда это я жаловался на усталость. Ковал и буду ковать.
   После этого смелого утверждения он подкрался к жене сзади, нежно обнял её, поцеловал в затылок и, слегка подталкивая, увлёк… в кузницу.
   Потом так и повелось у них: спросит муж про дела кузнечные – и всё понятно жене.

* * *