Про волка

Сия история в ту пору приключилась,
когда прогресс с людьми был незнаком,
и человеку тяжко приходилось
без многих благ, но он не знал о том.
Жил человек без пороха и газа,
без электричества, бензина и авто;
супругу выбирал не больше раза,
но эта сказка вовсе не про то.

*
В каком-то царстве, верно в тридесятом,
жил царь с царицей (тут уж не без них),
их сын Царевич, кстати неженатый,
хотя в округе первый был жених.
Был он лицом красив и телом строен,
умом блистал, был храбр и справедлив;
любой красавицы на свете был достоин,
но в деле этом очень был строптив.
Он не боялся никакой работы:
любил рыбачить, строить, лес валить,
траву косить, пахать и без охоты,
воистину, и дня не мог прожить.

*
Однажды летом, вроде бы без толка,
прочёсывая ширь густых полей,
псов свора загнала в засаду волка.
Матёрый зверь завидный был трофей.
За ним давно особо шла охота;
был волк грозой окрестных деревень,
капканы обходил, как будто кто-то
его предупреждал, был точно тень.
Доволен господин, ликует свита,
вздохнут теперь свободно пастухи;
зверь пойман, быть теперь ему убитым,
скорняк отпустит монстру все грехи.
И вот лежит зверюга, он привязан
дублёными ремнями к двум жердям.
Своею жизнью хочет быть обязан
он проведенью и гнилым ремням.
Но кожей крепкою свободу привязали,
и под ремнями проступает кровь,
но волку этим ничего не доказали,
на прочность кожу проверяет вновь и вновь.
И выложившись, словно на помосте,
матёрый, обессиливши, затих;
и ноет сердце, и ломает кости,
сил нет, а он рассчитывал на них.
Страшнее смерти - выглядеть убогим;
клыки сцепил, аж тесно языку:
"Не мой день. Нынче повезло двуногим.
Носить им шапки на моём меху."
Обида в глотке кочергой согнулась,
на мокром месте серого глаза,
предательски, невольно навернулась
у хищника огромная слеза.
Царевич, увидав картину эту,
был ею несказанно поражён;
псарям и свите выдав по монете,
ремни разрезал собственным ножом.
Зверь в лес ушёл, вновь дышит он свободой;
ничто Царевич не искал взамен;
и, окунувшись в светские заботы,
забыл про случай средь дворцовых стен.

*
Проходят дни. Зима вовсю лютует.
Река во льду, закованная спит.
Живое всё мороз хлыстом бичует,
и под ногой устало снег скрипит.
Зимой Царевич на охоте снова.
Верхом. Как ветер быстрый, не догнать.
Пусть грозен лес, природа пусть сурова,
найдёт, кого в дубраве пострелять.
И сердце от азарта замирает,
и проскакать сто вёрст ему не лень.
Чу! Видит он добычу, вот гуляет
меж сосен статью гордою олень.
Царевич спешился. Таясь, в кусты прокрался,
перчатки снял, дыханье затая...
Он в меткости своей не сомневался,
и убедятся лишний раз друзья.
Друзья Царевича отстали безнадёжно.
В хрустальной тишине ни звука нет.
Стрелу Царевич тянет осторожно,
вставляет нежно в мощный арбалет.
Рогатому красавцу подсказала
природа про опасность, что в кустах.
И этим человеку доказала -
не он хозяин в девственных лесах.
Олень рванулся с места, мчится в чащу,
охотник - на коня, стрелой за ним;
олень летит быстрее, дальше, дальше,
и конь охотника ничуть неутомим.
Но зря доволен был охотник, рано.
Он бросил свиту и забыл про тыл;
Царевич оказался на поляне,
а гордого оленя след простыл.
Вот ежели б дух первенства не мучил
и трезво контролировал азарт,
не заблудился бы в лесу дремучем,
сейчас бы знал, как выбраться назад.
Озябли быстро руки, стынут ноги,
в тепле домашнем понимать стал толк.
И вдруг, как приведенье на дороге,
Царевичу явился серый волк.
Ретивый конь ждёт шпоры под бока:
чего? Не спит ли там его ведомый?
Герой-охотник не спешит пока,
он вспомнил - волчий взгляд ему знакомый.
Хотя, взор изменился, стал другой,
теперь бирюк хозяин положения;
скорее вид был строг, нежели злой, -
он против человечьего вторжения.
Лоснится шерсть и в холке он высок,
давно на лапах зализал он шрамы,
но свой бессилья слёзный ручеёк
он помнил до сих пор, как запах мамы.
И волк повёл заснеженной тропой
охотника и вывел к той опушке,
откуда знал Царевич путь домой,
вдали мерцали деревень избушки.
Волк посмотрел Царевичу в глаза,
как будто произнёс "с тобой в расчёте".
Теперь же у охотника слеза
показывает место для пощёчин.
Потом Царевич долго размышлял -
на много ль человек умнее зверя?
Охотой больше он не промышлял,
огромной не была сия потеря.

*
Прошли года. Царевич стал царём,
не сыщешь справедливее на свете;
к тому же перестал быть бобылём,
в его хоромах веселятся дети.
Наследников старался воспитать
в той ноте, коей сам теперь он верил:
учил детей природу почитать
и с уваженьем относиться к зверю.

*
С меня таланта, как рассказчика не будет.
У нас случилось испокон веков:
послушать дурака рассказы любят,
судить никто не станет дураков.
_ _ _