Мемориал Лозоходского

 

Все имена и события в тексте являются вымышленными. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.

 

В Челябинск шахматисты приезжали уверенной поступью Бывалого из гайдаевских «Самогонщиков». То есть со значительностью на лице и несколько презрительно и равнодушно. Для них турниры Максима Шишарина были как дом родной. Короче, многие гроссы были здесь миллион раз. Шефа живьем видели. Не считая его многочисленных помощников. И причем нос к носу, на расстоянии вытянутой руки. Молокососов из юношеской сборной часто приглашали вручать цветы рейтинг-фаворитам соревнований на всяких торжественных церемониях.

 

На открытии мемориала присутствовали легко узнаваемые персонажи. Приехавший из солнечного Ташкента на турнир казахский гроссмейстер Муртас Кашгалиев глазами поискал своего коллегу Павла Панкратьева, который после долгого убалтывания все же согласился составить ему компанию на вечер.

 – Но только две водки, именно две, не меньше, ты же понимаешь, как это важно, в этом вся стратегическая суть подхода, выпьешь водочки – в глазах такая блажь наступает, и потом можешь перенести эту торжественную церемонию… – воодушевленно нес по телефону Павел. – А нет двух бутылок – даже и не мечтай, я сам лучше забью на это открытие и пойду по кабакам! Ну, ты же понимаешь, как я ценю нашу дружбу и общение! Но без водки никуда не поеду! Я ради тебя, коллега, готов все сделать. Просидеть с умным видом хоть три часа! Только скажи. Но без водки ни-ни, не стану! Да и не забудь взять плавленых сырков. Для романтики. Но главное, водки.

 

Кашгалиев со спиртным незаметно появился в зале, когда церемония еще даже не приблизилась к половине, а Павел уже полулежал на подоконнике в конце зала, подальше от посторонних глаз. Вместо приветствия, он взволнованно замельтешил, обращаясь к Муртасу:

 – Как жить?! Днем решил выпить четвертинку. Ну, в честь турнира, ты ж понимаешь! Купил. Решил к этому присовокупить пару пива. Стою в холле, размышляю. Турнир серьезный, много сильных конкурентов. Подходит барышня. И мило так, с задумчивостью, говорит: «Маэстро, можно вас пригласить к себе?» Я аж подпрыгнул, если бы умел прыгать. Во-первых, маэстро! Это с моим-то рейтингом, стремительно идущим в пике. Ну, к вылету из две пятьсот! Короче, я ощутил себя молодым тигром. Дама купила еще пива и поволокла меня к себе. Мы сели на кровать. Болтаем. Из ноута музычка играет. Настроение – просто лепота. Я до того расчувствовался от халявного пива, что предложил ей выпить мою четвертинку! Выпили. Елизавета ее вроде зовут. В очочках такая. Я, как воспитанный человек, ну, ты меня знаешь, только минут через пятнадцать после знакомства решился ухватить ее за попу. Так что ты думаешь?! Она сразу хрясь меня по роже! И орать! Я, мол, только посидеть! Мол, думала, вы приличный человек! Мол, и вообще, у меня папа гроссмейстер! Заплакала и выставила меня из своего номера.

 

 Панкратьев, горестно покачивая головой, взял предложенную, уже початую, бутылку от Муртаса и резко глотанул.

 – Вот и верь после этого женщинам. Две взял? А это кто с тобой?

 – Взял, взял. А это Екатерина. Из Москвы. Талантливая писательница.

 – Ну, рад. А вы часом не лесбиянка? Тоже в очках… а в принципе мне уже все равно. Водка-то есть!

 Все пространство в актовом зале было заполнено черт-те чем. И кем. Это напоминало съезд народных депутатов времен позднего СССР. Спереди сидели, в основном женщины. Сзади мужчины. Где-то справа устроились дети с родителями и без. От изобилия народу разного возраста в самых разных одеяниях у Муртаса перед глазами плыли сине-красные круги, напоминая о тестах у психиатра для сдачи на автомобильные права.

 

Пока шахматисты из любопытства шныряли по залу в поисках приключений, все трое уже расположились на стульях. И оживленно беседовали, точнее Павел размахивал руками, а девушка только кивала. Вздремнув, Кашгалиев услышал только концовку их дискуссии.

 – Да все бабы шлюхи! – обреченно опустив нос в пластиковый стаканчик с водкой, выдохнул Павел.

 – Ну не скажи, не все, – воодушевленно отвечала ему столичная писательница Екатерина. – Вот в моем романе «Дикий огонь» есть линия романтической любви…

 

Муртас закрыл глаза. Панкратьев от сорокаградусной нес какую-то ерунду. То разговаривал сам с собой, то вдруг требовал повышенного внимания окружающих к высказанной им очередной околесице.

 – Значит, так. Чем отличается нормальная женщина от шлюхи. Объясняю на пальцах. Нормальную женщину можно купить многим; любовью, искренностью, самопожертвованием, да даже деньгами! А шлюху купить невозможно, ее только можно взять в аренду! Вот и делаем вывод. С женщинами, значит, надо вести себя как с кавказцами! Если в начале общения, при знакомстве, ну, когда первый раз трахнул, в общем, дал слабину, то все! Будут считать тебя тряпкой, промокашкой, сядут на шею и вообще! А если показал силу и мощь, или даже равнодушие, то будешь уважаемым человеком. Почти мальчишом-кибальчишом! А то тут звонит одна шлюшка из Москвы, ну, Борисенко, ты знаешь, и говорит, так взволнованно прям: «Пашенька, милый, я так по тебе соскучилась, так хочу тебя видеть… Давай хоть ненадолго встретимся, ну хоть сейчас на мемориале Лозоходского!» Это как называется?! Скажите мне, ну где интимность бытия?! Где публичное одиночество души и сердца?!

 

Дальше Павла вообще понесло в философию. Он непостижимым образом связывал свою непреодолимую тягу к столичным шахматисткам с тем, что, именно там он выполнил свою финальную гроссмейстерскую норму.

 

Между тем открытие турнира наконец набрало обороты. Рейтинг фавориты у мужчин и женщин — Игорь Лысенко и Влада Гунько — вытащили на жеребьевке цвет фигур в первом туре для себя и всех нечетных участников в своих турнирах. Снова прозвучали чьи-то приветственные слова, раздавались аплодисменты.

Кашгалиев уже перестал понимать загадочный ход мыслей Павла, поэтому обреченно махнул рукой, допил остатки водяры и развалился на стуле отдыхать. Потом он закошмарил. И увидел огромные оранжевые туфли. Мозг же не давал ответы, а лишь проигрывал старенькую и любимую песенку Валерия Сюткина – «Стильный оранжевый галстук…» Чего-то там, тыр-пыр, «Пожар в джунглях в час ночной!» На этом Муртас очнулся и открыл глаза.

 

Голова Муртаса очень комфортно лежала между двух объемистых сисек, аккуратно обрамленных коротенькой оранжевой кофточкой. Он посмотрел вниз. Ноги, по всей вероятности, принадлежащие тем же великолепным сиськам, были обуты в смешные полусапожки того же радостно оранжевого цвета.

 – Ах, как все занимательно происходит… – удовлетворенно отметил казах.

 Чуть скосив глаза, он утвердился в мысли, что и ноги, и пышный бюст, и даже голова принадлежат одному человеку. И этот человек – калмыцкая шахматистка Баира Кафанова.

«И зачем я столько выпил» подумал Муртас.

Для приличия он хотел брякнуть, мол, привет, Баира, какими, мол, судьбами, как он рад, и вообще… Как вдруг понял, что, собственно, уже давно разговаривает. Причем весьма оживленно, судя по внимательному выражению лица какого-то чувака напротив. По широкому лицу, большим ушам и доброй улыбке, Муртас сразу узнал минчанина Александра Алексеева.

 

 – А-а, Муртасик, в жопе тазик! – хищно горели глаза Алексеева. – Это по твоему наущению меня отправили назад из Астаны в Минск в багажном отсеке в клетке для животных?! Я весь рейс лежал в клетке, повернуться не мог, а рядом две собаки и сервал! Но это, для тебя так, пустячок!

Кашгалиев прислушался к своей речи, но, кроме «ээээээээ…», «ууууууу!» «ааа-хаааа…», «Нуууу, ессееественоооо!», разобрать ничего не мог.

 На что находчивая Байра, приставив свой необъятный бюст теперь к лицу белоруса, ляпнула:

 – Дорогой вы наш минский гость! Хреново тебя в твоей Беларуси учили! Ай-ай-ай! Конечно, ежику понятно, что тебя можно было транспортировать только в багажном отделении! Потому что ты и есть связующее звено между обезьяной и человеком! Особенно это видно, когда нажираешься! Все по старику Дарвину! Национальная гордость Беларуси!

Алексеева хватил кондратий до такой степени, что он схватил стакан, который Панкратьев на секундочку поставил на подоконник, и залпом выпил.

– Именно то самое, недостающее звено, – добавила, не меняясь в лице, Байра.

 

Минчанин опять схватился за голову и за стакан. Муртас готов был расцеловать Байру: нечего всяким чудакам лезть к нормально отдыхающим людям. Тем временем, Панкратьев толкнул его в плечо и перед рожей Муртаса появились не прелестные кофточные груди Байры, а пластиковый стакан. Кашгалиев его схватил и судорожно выпил. И сразу резко потемнело вокруг. Кто-то выключил свет…

 

Муртас очнулся уже на улице, холодный резкий ветерок дул в лицо. Рядом стоял Павел Панкратьев и разговаривал по мобильному. Напротив, в свете уличного фонаря, стояли, с трудом поддерживая друг друга, три молодых шахматных художника — Сахарцов, Афонин, Горавян. Из столицы. Это легко можно было понять по невменяемости, по сильно жеванным штанам в сочетании с белоснежными выглаженными рубашками и дорогущими пиджаками. Они курили и пили вино. Причем, каждый пил из своей, индивидуальной бутылки. Действительно, что мелочиться!

– Коллега, за шахматы, не обессудь! – протянул Муртасу свою бутылку один из них, Афонин.

 – Ну, за эту Сарделько, что ли, – вякнул Кашгалиев для приличия, чокаясь с остальными. – А может, мне за стаканом сходить, неудобно как-то, не вернисажно…

 – Не бздюхай, дядя, – рассудительно сказал Горавян, черняво-волосатый, и достал из сумки для портативного компьютера свежую полную бутылку. – Вот, держи! А отхлебанутую отдай Афоне, пусть свою сам жрет! Что ж мы, нищие, что ли, коллегу угостить не можем!

 

 Шахматисты выпили. И закурили.

 

 – М-да, – философски затянулся Кашгалиев. – Кто же додумался такой маразм устраивать-то?! Я, конечно, не специалист, но триста пятьдесят человек в одном зале! Это же нечеловеческие условия!

 – Великолепная идея, – глотнул невпопад Сахарцов.

 – Блеск, – немедленно отозвался Афонин. И тоже лихо засосал.

 – Понимаешь, коллега, – заметил недоумение Муртаса Горавян, – понимаешь какая ситуация, ну, развели нас по времени! Детишки играют утром, а взрослые после обеда! Гениально! Вот мы и не пересекаемся! Макс голова!

 – А… Понятно. Тогда здорово. А то от этих бегающих и шумящих пиздюков тошно совсем, – облегченно выдохнул казах. – А что это вы мерзнете? Можно же и помещении торчать?!

 – Здесь воля… – опять философски протянул Афонин. – И покой… И воздух чище. Не мешает течению шахматной мысли. Да и видеокамер нет.

 

Когда Павел с Муртасом вернулись в конгресс-центр, в зале уже вовсю давали концерт. Шаман, уже раз пятый, по многочисленным просьбам собравшихся, настойчиво рекомендовал встать. Некоторые гости, судя по их внешнему виду, явно не могли это сделать. Потом заиграло что-то народное. Какого народа, понять было невозможно. Но явно народное. Настроение стояло миролюбивейшее. Оставшиеся шахматисты разбились на кучки и гуляли чуть ли не в обнимку.

– Пошли отсюда, – потянул коллегу за рукав Павел.

Приятели вернулись в гостиницу.

 

На втором этаже, из номера Алины Буйвол, доносился шум, пьяные визги, кто-то бренчал на гитаре.

– Гуляет бабье, – завистливо покачал головой Панкратьев, – дамская вечеринка.

– Жрать хочется, – вздохнул Муртас, – я как приехал, маковой росинки во рту не было.

– Пойдем, коллега, – махнул рукой Павел, – эти не дадут пожрать.

Этажом выше они встретили соседа Панкратьева по гостиничному номеру саратовца Геннадия Зуника.

Довольно полноватый, с кучерявой башкой а-ля ранний Макаревич, он олицетворял собой не часто встречающийся тип неунывающего еврея. Увидев блуждающую пару, что-то вспыхнуло на его и без того сияющем лице.

– Паша! А я тебя ищу! А ты все водку трескаешь!

Панкратьев виновато развел руками, дескать, а что делать-то, трескаю. Схватив за рукав, Геннадий отвел его в сторону.

 – Что такое?

 – Паша, я хочу с тобой, как с соседом, посоветоваться. Тут у нас такое! Ты просто обомлеешь!

 – Ну, обомлеть – это пожалуйста. Не вопрос! Только что случилось, Геннадий Яковлевич?!

 – Ну как же! У нас в комнате мыши. Ты же должен понять. Это такая честь! Быть поселенным в номере с грызунами! – взволнованно зашептал Зуник.

Павел покачал головой, словно отгоняя наваждение.

  Между тем Геннадий продолжал:

 – Дело наисерьезнейшее. Я ерундой не занимаюсь. Ты меня знаешь.

 Панкратьев хмыкнул:

 – Ну и?..

 – Это провокация.

  Услышав слово «Провокация», Муртас немедленно придвинулся к ним.

 – Это все оттого, что я в своей статье о прошлогоднем турнире на «Чесс-Ньюс» покритиковал шефа, – свистящим шепотом наклонился к Павлу Геннадий Яковлевич.

 – Да ну вас! – отмахнулся Павел. – Нашли причину! Да слышал, прием вам не дали…

 – Какой прием?! – удивленно захлопал глазами Зуник. – Брось чепуху молоть, тут дело серьезное. Я говорю о том, что в прошлом году ветеранских призов вообще не было. Я об этом поднял вопрос в шахматной печати, вот сейчас и расплачиваюсь!

 

– Ладно! – залихватски рубанул рукой Павел. – Показывайте ваших грызунов.

Кашгалиев зашел за ними в номер, предвкушая интересное зрелище. О да, это была коррида! Панкратьев немедленно засосался в водоворот событий и несколько минут прыгал по номеру как оглашенный, ловя вертких хвостатых тварей.

 Реакция, ловкость и резвость Павла сделали свое дело: несмотря на поваленный стол, тумбочку и кресло (Муртас чудом удержал телевизор), парочка наглых грызунов пискляво вертелась в цепких длинных пальцах челябинского гроссмейстера.

− Азохен вэй! – всплеснул руками Зуник. – Вы прямо спаситель!

– Ну ладно, завязывай свои иудейские стоны! Я скоро приду. – Павел вышел из комнаты и утянул Муртаса с собой. – Гена, держи дверь незапертой.

Когда они спустились этажом ниже, Кашгалиев недоуменно спросил:

− Ты этих мышей себе как трофей оставишь?

− Муртасик, твоя проблема в том, что тебе не хватает фантазии. А я вот придумал, как нам сегодня поужинать, − подмигнул коллеге Павел. – ведь талоны на питание только с завтрашнего дня годны.

 

Тем временем шахматистки в номере Алины Буйвол окончательно размякли.

− Девчонки, вот я хочу стать чемпионкой мира, − мечтательно произнесла Влада Гунько, закатив глаза кверху.

Коллеги понимающе заулыбались, в основном от оценки шахматных перспектив тридцатитрехлетней Гунько; улыбочки получились скептическими.

− А я вот хочу выйти замуж за шахматиста Фабиано Каруану, − возвышенно брякнула, накачавшись вермутом, Екатерина Смирнитская, − он без очков выглядит таким беззащитным… Я хочу прижать его к себе… Позволить ему делать с собой абсолютно все…

Здраво решив, что Смирнитской до Каруаны как до Луны на аэроплане, шахматистки понимающе закивали головами.

− Деньги, только деньги, − упрямо напирала Алина Буйвол; − Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Буэнос-Айрес, Мельбурн… И пусть мужчина платит. А еще я хочу розовый «мерс» с откидным верхом…

Эти вынырнувшие под влиянием алкоголя из глубин девичьего подсознания фантазии перемежались с хлопаньем пробок в открываемых бутылках, пьяными криками и громким девичьим смехом. Время от времени некоторые дамы выскакивали из номера, чтобы спустившись по запасной лестнице, перекурить на крыльце черного хода.

 

− Стой здесь, − показал на место у стены рядом с дверьми Павел, − сейчас.

Он резким движением приоткрыл дверь номера и закинул туда мышей. Плотно закрыв затем дверь, он встал с другой стороны, невозмутимо скрестив руки на груди, словно североамериканский индеец.

 

Вскоре за дверьми раздался низкий женский крик. Тут же вслед за ним последовало несколько панических воплей; послышался топот, настежь распахнулась дверь и с криками ужаса бросились врассыпную Влада Гунько, Алина Буйвол, Марина Гуськова, Дарья Войтова, Анастасия Высоцкая, две Екатерины – Смирнитская и Борисенко; Виолетта Шнейдер, убегая, потеряла туфлю.

Когда дамы скрылись из виду, Павел и Муртас зашли в комнату и тут же хищно набросились еду и напитки.

 

− Так, что это у них, − Муртас придвинул к себе стартовый лист женского турнира, − сколько высокорейтингового народу приперлось… А что это за буква «Д» напротив фамилии?

− Давалка, − с полным ртом пробасил Панкратьев.

− Галина Микляева, Салехард, две тысячи пятого года рождения, − отметил взглядом спортсменку Муртас, − скорее девушка.

− Ага, девушка… с такими сиськами, − хмыкнул Павел.

− Так, Галина Трутинская, пятьдесят второго года, − продолжал Муртас. – буква «В».

− Ведьма, − предположил Павел, жуя мясо.

− Ну это тоже, но скорее «ветеран», − улыбнулся Кашгалиев. – ну а Виолетта Шнейдер с буквой «М» рядом? Согласно вторичным половым признакам, явно дама.

− Минетчица, − схулиганил Павел, выпив полный стакан вина и приступив к крабовому салату.

− Мимо, коллега! Местная, − со знанием дела поднял палец вверх казахский гросссмейстер. – челябинская область.

− А вот у Алины Буйвол напротив фамилии вообще «ММ» стоит, − придвинул бумагу к себе Панкратьев, − что эти две «М» означают?

− Ешь быстрее, Паша, − прислушался к звукам снаружи Муртас, уплетая фасоль. – когда на горизонте появятся наши шахматные дамы, нам придется марш-бросок… до номера Геннадия Яковлевича…

 

Продолжение следует…